Новости

— Кто такой патентный поверенный?

— Патентный поверенный — это тот человек, кто соединяет науку и бизнес. Который помогает вывести на рынок самые лучшие технологии и самые великолепные бренды.

Давайте возьмем для примера ту же Apple. Все изобретения компании были оформлены в России с помощью патентов, в том числе через нашу фирму.

— Помните первую заявку, которую вы подавали?

— Нет, первую заявку не смогу вспомнить. Наша компания же создавалась в конце 80-х — начале 90-х годов. Тогда был актуальным вопрос передачи технологий. Россия открылась, и к нам нахлынули иностранные компании. Это был Клондайк.

Мы видели, что российские исследовательские организации не могут продавать результаты своей научно-исследовательской деятельности, и первые годы помогали им заключать договоры с иностранными партнерами. Позже стали заниматься вопросами, связанными с охраной изобретений, товарных знаков и полезных моделей. Подавляющее большинство наших клиентов были иностранцы. Они чувствовали важность правовой охраны товарных знаков, патентов на изобретения. А в России долго дозревали до понимания этих процессов и, с моей точки зрения, дозревают до сих пор.

У нас в настоящее время подавляющая часть обращений российских компаний все-таки связана с регистрацией товарных знаков. Очень немногие компании понимают, что необходима патентная охрана их результатов исследований и разработок. Тенденции меняются, но, знаете, не так быстро, как хотелось бы, к сожалению.

Про смысл патента, особенности восприятия Онегина и работу с Apple

— Зачем вообще патентовать что-то?

— Очень просто. Патент — механизм экономического развития.

Когда-то существовало понятие "патентные привилегии". Государство тому лицу, которое потратило время, силы и деньги, давало привилегию использовать результаты своей деятельности. Это происходило только на определенный период в 20 лет. Государство всегда накладывало обязанность на изобретателя опубликовать после этого результат исследования и разработки, чтобы стимулировать технологический прогресс.

Патент всегда был достижением научно-исследовательской деятельности. Это был экономический инструмент, возможность привилегированного выхода на рынок и работы на рынке. Часто говорят, что исключительные права мешают развиваться другим, но они ограничены сроком действия патента, ограничены территорией действия патента и ограничены формулой патента.

Сегодня изобретения в России, как правило, появляются в крупных корпорациях или научно-исследовательских организациях. Обе структуры, как правило, не занимаются коммерциализацией и не получают обычно никакой коммерческой выгоды от реализации изобретения. А если ученый проводит исследования, результаты которых кладутся "под сукно" и не находят практического применения в жизни, это лишает их деятельность смысла.

Плюс у нас сегодня государство определяет приоритетные направления развития. По сути дела, спускает предложения для вузов или для научных организаций, в которых те могут принять участие и получить финансирование.

— Плановая экономика.

— Абсолютно. Получается, что в условиях рыночной экономики наша инновационная система пробуксовывает. Она не дает тот результат, на который мы надеемся и который мы имеем право ожидать.

Мы видим, как в других странах есть в том числе плановая экономика, но результат другой. Тот же Китай — они достаточно быстро оценили значимость патентов. Сегодня Китай в сотни раз опережает Россию по количеству патентов. Они поняли, что государству бессмысленно цепляться за эти права, которые они все равно не могут реализовать как государство. Это простимулировало инновационное развитие.

Мы верим, что подобное может быть в России. Есть определенное внимание Министерства экономического развития, есть дорожная карта по вопросам интеллектуальной собственности, которая предусматривает целый ряд поправок в законы. Они дают надежду, что ситуация все-таки изменится.

Деятельность нашей компании, видимо, в силу того, что я и вице-президент "Опоры России" и председатель общественного совета Роспатента по интеллектуальной собственности, отличается от деятельности большинства традиционных компаний патентных поверенных, которые помогают оформить патентную заявку и участвуют в судах. Я горжусь тем, что к нам напрямую обратилась компания Apple в 2003 году. Честно скажу, мы не могли в полной мере тогда это осознать.

Кто такой Стив Джобс, что это за телефон, на которой нужно получить патент? Это была большая головная боль, потому что обеспечить правовую охрану в качестве промышленного образца такому девайсу было достаточно сложно

— Почему?

— Понимаете, он был очень простой и лаконичный. Вот если бы там была необычная форма, в виде слона, например, — то было бы оригинально. А у Apple все было очень просто. Это обусловливало сложности, связанные с получением промышленного образца на телефон.

— Внукам вы бы о каком деле рассказали?

— В 90-е к нам обратилось Министерство науки и технологий Российской Федерации, рассказав, что многие российские научные и образовательные организации проводят совместные научные исследования с американскими компаниями.

Когда я изучила эти договоры, я была ошеломлена. По их условиям российские научные организации должны были передать американской стороне, во-первых, права на результат, созданный российской стороной с финансовой поддержкой американцев, во-вторых, передать права на весь бэкграунд — то, что было создано в организации до того, как к ним обратилась американская сторона, и, в-третьих, все права на все то, что будет создано в дальнейшем

Такие формулировки навели меня на такую мысль о дискриминационном характере этих соглашений.

Я поговорила с директорами образовательных научных институтов, они сказали: вы что, какой дискриминационный характер? Если я не получу эти деньги, я потеряю всех ученых. Сегодня они еще ходят на работу, а завтра они в грузчики уйдут!

Мы стали думать, каким образом можно выйти из создавшейся ситуации. Я обратилась к своим коллегам за рубежом, показала договоры и сказала: мы понимаем, что условия дискриминационные, но каких-то явных правовых оснований для расторжения не видим. Как вы считаете, что могло бы явиться основанием для их расторжения?

Их ответ меня удивил. В нем каждый абзац начинается со слов: "Наталья, мы не понимаем, почему только за честь быть субподрядчиком правительства Соединенных Штатов Америки российская сторона должна передавать куда больший объем прав, чем передала бы Национальной лаборатории США, если бы напрямую выполняла договор с правительством США?"

То есть национальная американская лаборатория, действуя в рамках межправительственного соглашения, выполняет договоры по совместным американско-российским соглашениям, нарушает закон США, потому что по их законам организация должна предоставить право только на некоммерческое использование национального продукта, но ничего более.

Дальше была российско-американская межправительственная комиссия, на которой удалось доказать, что договоры заключены с нарушением американского законодательства. Это был триумф с правовой точки зрения: было принято решение, что все договоры, которые были заключены до этого, подлежат пересмотру в соответствии с нормами права, которое действовало в Соединенных Штатах. Правда, наши ученые так этим и не воспользовались.

Я потом спросила американских коллег, которые помогли нам выйти из сложной ситуации: "Зачем вы это сделали? Вас теперь не приглашают в Госдеп. Вот меня приглашают, а вас не приглашают". А они сказали: "Мы — частная компания, которая уважает себя. Мы никогда не позволим кому-либо нарушать наши законы. Нам все равно, что сегодняшние американские чиновники неправильно истолковали закон. Наша задача — отстаивать чистоту закона, те принципы, которые заложены в Конституцию". Это было очень сильно.

Вообще, у нас очень много забавных споров в области охраны интеллектуальной собственности. Например, регистрация товарного знака "Онегин". К нам обратились с просьбой о регистрации товарного знака в отношении алкоголя, и я с трудом понимала, насколько это возможно по нашему законодательству. Но оказалось, что обозначение уже было зарегистрировано, так что его просто купили. Тогда наш клиент сказал: "А теперь мы хотим "Онегин", но во всех странах мира и латиницей".

Мы обратились к нашим коллегам, попросили их подать заявку. Дело в том, что при регистрации международного знака сначала подается заявка в свою страну, ты получаешь приоритет, а дальше можно идти в каждую отдельно взятую страну либо воспользоваться международным соглашением — например, Мадридским протоколом, в который входит, по-моему, 156 стран. Тогда в одну страну подается заявка, и она уже дальше по всем странам мира регистрируется.

На следующий день я получила звонок, мой британский коллега сказал: "Это невозможно! Это же указание на вид алкогольного напитка — на джин!" Я удивилась. Он говорит: "Ну как же?! Если вы напишите "Онегин" на латинице, то у вас получится — "Уан джин". Мы же не сможем зарегистрировать Onegin, потому что на это не может быть исключительных прав"

Для русскоговорящих Onegin на латинице — все равно "Онегин", но никак не One gin, а у британца было совершенно другое восприятие.

Я тогда ему рассказала про нашего Онегина. Коллега сказал: "Слушайте, я прямо представляю, как сижу в кресле, смотрю на огонь в камине, курю сигару, пью джин и читаю "Евгения Онегина". Можем попробовать, если объединить бутылку с книгой. Я позвонила владельцу компании Максиму Каширину: "Вот тебе идея с книгой, бери". Он говорит: "Здорово! Но только будет не джин, а водка". В итоге водка "Онегин" продается в красивых коробках и футлярах в наборе с книгой "Евгений Онегин".

Каждая страна преподносит свои сюрпризы, связанные с особенностями законодательства. Интересный казус был, когда мы регистрировали товарный знак Bork в Китае. Нам позвонил патентный поверенный и сказал: "Мы не можем зарегистрировать, потому что есть сходное обозначение, которое мешает регистрации". Мы попросили прислать это обозначение и получили два иероглифа. Я была очень удивлена, потому что российский потребитель или европейский никогда не спутает название Bork в латинице или в кириллице и два иероглифа. Я спросила, что они значат, оказалось — "волк". Я говорю: "Но это же совершенно другое семантическое значение. Волк — это волк. Bork — это фантазийное слово, оно не имеет смысла". Патентный поверенный сказал: "В Китае все наоборот. В Китае главное не семантика, как в России, а фонетика. "Волк" и "Борк" звучат похоже". В итоге действительно пришлось прекратить регистрацию товарного знака в Китае.

Еще очень интересной, с моей точки зрения, была регистрация Xiaomi Mi Pad на территории Российской Федерации. Им отказывали в регистрации из-за сходства с айфоном, айпадом и так далее. Но Mi на китайском языке — "зернышко". То есть когда-то был рис, который позволил Китаю подняться, а теперь у них есть технологический рис. В итоге нам удалось доказать эти отличия, которые придавали обозначению Mi его особенность и помогали потребителю его идентифицировать, и товарный знак зарегистрировали.

Про патентных троллей, борьбу с ними и клубок проблем

— Что для вас самое интересное в вашей работе?

— Я люблю свою работу за возможность прикоснуться к будущему. К нам приходят люди, которые заглядывают в будущее, и наша задача — помочь им отстоять их права. Мне очень нравится общение с предпринимателями, они очень талантливые и незаурядные. Компания для меня — то, что дает и определенную финансовую стабильность, и профессию всей моей семье. Каждый день приносит что-то новое.

Сегодня у нас был совет по качеству с Роспатентом. Мы обсуждали борьбу с патентными троллями. Троллинг в области патентования достаточно известен, к нам пришел массово в начале 2000-х годов. Тогда патентные поверенные регистрировали по 1 тыс. известных товарных знаков типа Starbucks или Tetra Pak на маленькие неизвестные фирмы. На одну компанию было зарегистрировано 5 тыс. товарных знаков!

Лицо, которое регистрировало на себя товарные знаки, формально ничего не нарушало, потому что по товарным знакам новизна не мировая, а региональная. То есть пока ты в стране товарный знак не зарегистрировал — его может зарегистрировать кто угодно. Вот им законно и выдавали регистрацию. Дальше, когда продукция, например в упаковке Tetra Pak, ввозилась в Россию, таможня ее останавливала, потому что российский владелец товарного знака заявлял: "Вы нарушаете мои права, платите мне $1 млн". За свои права до конца боролся только Starbucks, и он действительно отстоял их.

Сегодня ситуация не лучше. Роспатент говорит: "Мы не знаем, что делать, у нас сейчас около 15 тыс. подобных заявок на товарные знаки находится на рассмотрении. По этим заявкам не заплачены государственные пошлины, они заявлены по широкому спектру товаров и услуг, они мешают регистрации других товарных знаков" — поскольку пока по ним не будет вынесено окончательное решение об отказе, выдать свидетельства на товарный знак по заявкам на товарные знаки, поступившим позже, невозможно. Будем думать, что делать.

Был еще период, когда выдавался патент на полезную модель. Причем выдавался без проведения экспертизы — формальные требования соблюдены, и все. Тогда многие иностранные компании, например автомобильные, столкнулись с тем, что изобретатели-одиночки патентовали формы зеркальца, покрышки, руля и предъявляли претензии: "Вы нарушаете мои права, платите".

Чтобы не платить, компании должны были оспорить патент на полезную модель, а для этого подать возражение в палату по патентным спорам Роспатента. Оно должно быть рассмотрено, и все время, пока идет рассмотрение, ввоз их продукции в РФ запрещен. Компании терпели огромные убытки. В итоге было принято решение о введении проверки по существу заявок на полезную модель и чтобы только после нее выдавать патент на полезную модель.

— Все же хочу вернуться к тому, ради чего это все.

— Честно говоря, не могу ответить. Может быть, потому что я никогда себе такого вопроса не задавала. Я не мыслю себя вне профессии. Я просто не могу ей не заниматься. Скорее всего вот так.

Очень много интересных задач впереди. В России, как мы уже говорили вначале, очень низкая культура патентования. Например, сегодня исследования и разработки проводятся в основном за счет государства. В научно-исследовательских институтах и образовательных организациях, которые получают деньги, нет мотивации патентования результатов своих исследований, потому что деятельность научно-образовательных организаций оценивается по коэффициенту цитируемости.

Каждая организация задает себе резонный вопрос: "Зачем я буду обременять себя патентованием? Я должен подготовить заявку, должен ее подать, должен пройти через государственную экспертизу, которая, например, может установить, что мое изобретение не ново, не обладает существенными отличиями от уже созданных, и я буду вынужден заплатить еще и автору служебного изобретения... Это риск". А что дальше? Патент, как правило, остается не реализуем. Потребители не видят российские технологии в своей повседневной жизни.

В итоге столько проблем на этапе создания малых инновационных компаний, когда университет, которому принадлежат эти права, не может закреплять за собой определенную долю. А ведь с теми активами, которые принадлежат так или иначе государству, очень сложно работать, и инвесторы не видят для себя мотивации вкладываться в такие разработки. Это очень тугой клубок проблем, который распутывается, но, к сожалению, медленно. Хочется распутать до конца.

— Последний традиционный вопрос: как бы вы хотели умереть?

— Осознав, что прожила счастливую жизнь и сделала счастливыми своих родителей и всю свою семью. Ну и дала радость коллегам. Но о каких-то формах я не хочу говорить.

— А счастливая жизнь — какая?

— Не обремененная теми проблемами, которые я могла бы решить. Жизнь без проблем. Хотя счастливы в нашей жизни, как говорил Эрих Мария Ремарк, только коровы. Но тем не менее.

Главное, наверное, — ощущение того, что я делала добрые дела и кому-то в этой жизни стало светлее и легче.

Источник: ТАСС

Фото: Владимир Гердо / ТАСС